Stefan Salvatore - место жительства и мобильный номер

Но не только медицина, инженерия и живопись являются искусствами; сама жизнь есть искусство — поистине самое важное и в то же время самое трудное и сложное из всех практикуемых человечеством искусств. Его предметом является не та или иная конкретная деятельность, а сама жизнедеятельность, процесс развития того, что заложено потенциально. В искусстве жить человек — и творец, и предмет своего искусства; он — и скульптор, и мрамор; и врач, и пациент..

— Ты меня спрашивала о недостающем звене. Я думаю, теперь я могу ответить. Я думаю... Все мы — существа переходного периода. Настоящий человек еще не появился. А это значит... — Это значит? — Недостающее звено — это мы. © Бернар Вербер Странное дело. Самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость — никогда. © Эрих Мария Ремарк Много ли людей, способных разобраться в своих собственных мнениях, и много ли найдётся таких мнений, которые могли бы устоять даже после самого поверхностного исследования? © Гюстав Лебон Самая горькая ошибка — заставить человека страдать. © Альбер Камю Подлинная скромность, подлинное чувство долга по отношению к людям несовместимы с презрением и ненавистью к ним; но самоуничижение и самоотрицающая «совесть» — это лишь одна из сторон враждебности, другая сторона — те самые ненависть и презрение. © Эрих Фромм Чтобы идти в этом мире верным путём, надо жертвовать собой до конца. Назначение человека состоит не только в том, чтобы быть счастливым, он приходит в мир не за тем только, чтобы быть честным, — он должен открыть для человечества что-то великое, утвердить благородство и преодолеть пошлость, среди которой влачит свою жизнь большинство людей. © Ирвинг Стоун

Тот, кто постоянно устремлен “куда-то выше”, должен считаться с тем, что однажды у него закружится голова. Что же такое головокружение? Страх падения? Но почему у нас кружится голова и на обзорной башне, обнесенной защитным парапетом? Нет, головокружение нечто иное, чем страх падения. Головокружение — это глубокая пустота под нами, что влечет, манит, пробуждает в нас тягу к падению, которому мы в ужасе сопротивляемся. Как холодно на мраморном полу... И льдинки не желают помогать мне. Из них не только «вечность», даже круг Не сложишь в этом призрачном сияньи. За это слово станет мир моим, И буду я не королем, а богом. Вокруг дворец хрустальный, а за ним - Сплошной зимой накрыты все дороги. Ко мне не достучаться, не прийти, Не прискакать и не спуститься с неба, И на Земле остановились все часы, Чтоб я успел сложить свою победу. Я не смеюсь, не злюсь и не грущу, Не тороплюсь, ведь я всегда успею, И льдинка в сердце не дает уснуть И думать о себе: кто, что я, где я? Вокруг царит такая тишина... Вокруг такое белое безмолвье... Проходят годы, вечности года... Лишь Королева иногда заходит. Сижу, тружусь, как бог в конце времен... Откуда эта боль прожгла мне сердце? В глазах, в руках и в голове огонь, И крик в ушах: «Опомнись, милый». Герда?! Зачем? Не трогай. Не буди меня. Отдай. В чем можешь потягаться с Королевой? Что можешь предложить? «Послушай, Кай, Ты помнишь три шага из дверцы в небо?» Нет. «Из окна в окно, на нашем чердаке,.. Две розы расцвели... огонь в камине... Там счастье было в нашей нищете, И бабушка нас ждет, услышь же, милый». Ну что за бестолковая она! Менять на что? На глупую старушку? На бедность? Голод? Детство? На тебя? Оставь. Уйди. Не береди мне душу... Как мало логики осталось у меня, Зачем, ЗАЧЕМ мне сердце растопила? Теперь уже не я (а может я?) Поднялся и пошел. «Ну, здравствуй, милый».

Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, — если б она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества?