Кристина Тищенко - место жительства и мобильный номер

Личной жизни больше нет и никогда не будет, кстати. Жила-была девочка, себе принадлежала, а завела младенца и все, опаньки. Тут больше ничего моего личного и сама я – безраздельное владение, неотчуждаемое имущество вот этого колобка, жужелицы, мошки, хныча и поросюна. Одним из самых ностальгических сейчас завистливо к самой себе вспоминается челябинское почему-то – когда я остаюсь в гостях у юрки с ночевкой и он выдает мне гостевую пижаму, - я тогда нигде не спала в пижаме кроме как у юрки и с тех пор все брючные спальные комплекты отчетливо отдают утраченной беззаботностью. За окном минус тридцать, а у меня пижама, свой синий диван, отдельная комната, завтра будет беспечный день, сон до упора, ленивый кофе с мандарином в стеклянном белом свете зимнего полудня, кино и еще кино, и самой сложной проблемой будет, чего нам взять на вечер – пива или вина или может коньяку. И никак не подобрать верное слово – жалко? Да нет, не то. Хочу туда? – ну как же мне туда, когда у меня тут хныч и жужик – ржет и морда становится поперек себя шире, два зуба торчат победительно. Вот если б такую машинку времени, чтобы мне смотаться в свое девичество на пару дней, а потом вернуться ровно в тот момент, откуда сбежала и ничего тут в настоящем не пропустить. Ну вот если б так… И не то чтобы я не предполагала, как оно будет, я в общем-то существо достаточно наделенное и воображением и тревожной предусмотрительностью, я старательно пугала себя до, чтобы не сильно напугаться по факту, но это нельзя представить заранее. Теперь между бровей вечно ощущается красная точка оптического прицела – вечная необходимость контролировать, знать, прислушиваться, наблюдать, контролировать, контролировать. Без пауз. Личной жизни нет и никогда не будет. Если б я знала, как оно повернется, я бы конечно первые тридцать лет смаковала гораздо тщательнее, ей-богу, я бы все это просто так не пропустила, внимательно ощупывала бы каждый шовчик каждого беспечного разудалого дня. Нет, это тоже вранье на самом деле, потому что бесконечная беспечность угнетает ничуть не меньше бесконечной ответственности – но иллюзия навязчива. Такое странное, странное ощущение, я сама себе лента мебиуса, двусторонняя медалька, пожизненный заложник собственного гугукающего счастья, у которого начали уже завиваться робкие вихры под ушами, кто бы знал, кто бы знал. А кто-то ведь из наших еще остался по ту сторону реки, кто-то до сих пор не знает утром как закончит день, болтается по городу, под настроение - в кафе, в магазин, с книжкой на тахте весь день доедает вчерашний пирог и посуда не мыта. Завалиться к друзьям, с мороза, со слякоти, пить и трепаться, пить и трепаться, хмелеть, дуреть, сидеть до одиннадцати, подумать и остаться до часу, вызвать такси, отпустить такси, поехать в клуб, танцевать и пить, под утро заехать в пиццерию, собраться наконец домой, передумать и пойти в гости пить чай, наконец уйти домой, договорившись опять на сегодняшний вечер – прийти домой, по дороге вдруг придумав себе турпоездку на ближайших выходных, а чего там, виза есть что еще надо - и нагло продрыхнуть весь день до вечера, а следующий день весь под корень потратить на то, чтобы вдруг сшить себе юбку, а вот так, а захотелось. Где-то все это еще звенит и переливается, катается цветными бусами, динькает без-за-бот. Личной жизни нет. Все.(с) tridaktna