Анна Мане - место жительства и мобильный номер

Трагичный юморист, юмористичный трагик, Лукавый гуманист, гуманный ловелас, На Францию смотря прищуром зорких глаз, Он тек по ней, как ключ — в одебренном овраге. Входил ли в форт Beaumonde[1] пред ним спускались флаги. Спускался ли в Разврат — дышал как водолаз, Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказ Словами между букв, пером не по бумаге. Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа, — Но женщина его пленительно свежа, Незримой, изнутри, лазорью осиянна… Художник-ювелир сердец и тела дам, Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм, И в этом — творчество Гюи де Мопассана. Апрель 1912 Петербург [1]Высший свет (примеч. автора) Год написания: 1912 Ещё стих из категории: Короткие стихи О жизни Стихи русских поэтов о Париже ← Более раннее Случайное Более позднее → Нажимая на кнопку «Отправить», я даю согласие на обработку персональных данных.

Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю: Я смело чувства выражаю, Языком сердца говорю. Его я просто полюбил: Он бодро, честно правит нами; Россию вдруг он оживил Войной, надеждами, трудами. О нет, хоть юность в нем кипит, Но не жесток в нем дух державный; Тому, кого карает явно, Он втайне милости творит. Текла в изгнанье жизнь моя; Влачил я с милыми разлуку, Но он мне царственную руку Простер — и с вами снова я. Во мне почтил он вдохновенье; Освободил он мысль мою, И я ль в сердечном умиленье Ему хвалы пе воспою? Я льстец! Нет, братья, льстец лукав; Он горе на царя накличет, Он из его державных прав Одну лишь милость ограничит. Он скажет: презирай народ, Глуши природы голос нежный. Он скажет: просвещенья плод — Разврат и некий дух мятежный! Беда стране, где раб и льстец Одни приближены к престолу, А небом избранный певец Молчит, потупя очи долу. 1828 г.

Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман; Но в нас горит еще желанье, Под гнетом власти роковой Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье. Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы! Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена!

Когда душа твоя немела… Je crains de lui parler la nuit. Gretry, «Richard Coeur de Lion» (- Я боюсь говорить с ним ночью. Гретри, «Ричард Львиное Сердце» (фр.).) Когда душа твоя немела, Не ты ли пела: «С ним ночью страшно говорить»? Звучал твой голос так несмело, — Ты разумела, Чем может нас судьба дарить. Кто сердца трепет торопливый, Любви пугливой И страх, и шепот, страсть и крик, И сладость нежности счастливой, Упрек стыдливый, — Кто вас подслушал, кто постиг? Слова, вы тучкою летучей, Струей певучей Скользнули в воздухе пустом, Но что же, времени могучей (Оставь, не мучай!), Коснулось нас своим перстом? Волшебник странный и прелестный, Какой чудесной Ты связью вяжешь нас, Гретри? Какой дорогой неизвестной (Земной, небесной?) Ты нас ведешь, считая: «Три!»? И в цепь одну связало пенье Тройные звенья, В одно пожатье три руки, И вижу, как сквозь сон иль тень я — Одно волненье Волнует разных три реки. Пусть я жилец другого края, Ту песнь играя, Слезу замечу на щеке. И знаю я, что, вспоминая, Душа иная Меня услышит вдалеке.[1]

Душа и разум Душа и разум — антиподы: Она — восход, а он — закат. Весеньтесь пьяно-пенно, воды! Зальдись, осенний водоскат! Душа — цветник, а ум — садовник. Цветы в стакане — склеп невест. Мой палец (…белый червь…) — любовник. Зев ножниц — тривиальный крест… Цветы букета инфернальны, Цветы букета — не цветы… Одно бесшумье гениально, И мысль ничтожнее мечты!

Пророк Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутье мне явился; Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей». 1826 г.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный, К нему не зарастет народная тропа, Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа. Нет, весь я не умру — душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит — И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит. Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в пей язык, И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык. И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим-призывал. Веленью божию, о муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца; Хвалу и клевету приемли равнодушно И не оспаривай глупца. 1 Я воздвиг памятник (лат.).— Начало оды Горация (кп. III, ода XXX). 1836 г.

Время Солжет ли земнородно племя, Коль скажет то: «Всего дороже время»? Чего поселянин во осень не сожнет, Того и в житнице его зимою нет. Вовремя ежели в торги купец не вступит, Товаров нет, никто товаров и не купит. Солдат, не выучась ружья в руках держать, От неприятели не должен ли бежать? Судящему препона, Не знающу закона, А рифмотворца главный вид — Охота дерзкая и вечный стыд, Коль он не выучит вовремя аз и буки И хочет быть Гомер без смысла и науки; Напрасно ищешь ты без времени затей. Не тунеядствуй и потей. Как рожь, так сеется подобно добродетель. Потребно ко всему и время и труды, И неусыпный ум, полезного радетель, И все во всем от времени плоды. От времени забава, От времени и слава, От времени победоносца честь И благо всякое, какое только есть. Незапности одна возносит только лесть. Слепое счастие души не украшает, И любочестия оно не утешает. Без основания довольствия мечты И отрасли единой суеты — Не розы естеством, но сделанны цветы. Не во естественной такой цветочек коже, Не мягок, но жесток И лишь по имени цветок, Хотя естественной да розы и дороже, Под именем добра ища и худа мы, Способством времени стремим во зло умы. Вор тайный только грешен? Вор явный столько ж грешен, А сверх того, еще пойман и повешен; Так время надобно и добрым и худым. Одним — как светлый огнь, другим — как темный дым. Одни стремятся ввек и плену им быти строгом, Другие вечно с богом.[1]

Индифферентные

Православие

семья и дети

интеллект и креативность

очень негативное

очень негативное